Понимаю, что сейчас в меня полетят камни со всех сторон. Что нельзя сравнивать бегущих из-под бомбежек с бегущими от полной безнадеги. И все-таки не могу не сказать о том, что сегодня Израиль встречаетдве горьких алии — украинскую и российскую. И речь идет не об осознанном решении репатриироваться, а о бегстве. У тех, кто может. И первые хватают в охапку родных и зверей, оставляя за собой развалины гнезда… Вторые бросают целые уютные дома потому, что там – больше нельзя.
С тех пор, как советская власть перестала ограничивать репатриацию в Израиль, казалось бы, уехали все, кто хотел. Тем не менее уже несколько лет в израильском посольстве в России — очереди. Внутриполитическая обстановка такова, что те, кто раньше думал: пока рано, еще не время, — начали собирать документы.
Я довольно подробно изучала истории советских отказников, узников Сиона. Я понимаю, что прошедшим голодовки, лагеря, антисемитские выходки и систематический прессинг на пути в Израиль нынешняя легкость эмиграции и принятие решения «холодной головой» может показаться элементарной наглостью зажравшихся. Поверьте, это не так.
Для тех, кто сегодня совершает свою алию из России, непосредственной угрозы жизни нет. В основном – нет. Разве что сыновьям или внукам призывного возраста. Тем не менее, они находятся в безнадежной ситуации.
Они могли не голосовать за нынешнюю российскую власть. Они могли сто-пятьсот раз ходить на акции протеста, подписывать письма, уходить во внутреннюю эмиграцию, но в какой-то момент становились соучастниками режима просто потому, что платят налоги в России.
Они вроде бы не жертвы того ужаса, который происходит сейчас на территории Украины. Они жертвы того начальника родины, который вместе с чужой территорией разрушает свою